Легенда о рыцаре, обезглавленном за распущенность

На туманной равнине современности появляется призрачный силуэт странствующего рыцаря. У него нет головы, но он скачет стремительно, слепой, глухой к разуму, ведомый инстинктами, исходящими из живота, а не из духа. Он едет на чёрном ржущем коне, и его галоп вторит биению тревожного сердца, увлечённого поисками чего-то уже неведомого.

Это Всадник без головы, главный символ современной души, который скачет по приложениям, барам, вечеринкам и цифровым уголкам, где тела предлагают себя в качестве товаров и идентичностей, растворяющихся при прикосновении к экрану.

Его голова отрублена современным культом сиюминутного удовольствия. Там, где когда-то обитали логос, совесть, благоразумие и жажда любовной трансцендентности, теперь лишь пустота. Глаза, некогда искавшие лица другого, теперь заменены алгоритмами, скользящими влево и вправо. Любовь, эта дикая лошадь, когда-то укрощённая терпением и правдой, теперь сведена к анатомии, к «типу», к позе.

Первая встреча, некогда ритуал, возвещавший о возможности единения двух судеб, превратилась в мимолетный спектакль, где две маски соприкасаются и лгут друг другу во имя мнимой подлинности. Близость предшествует познанию; в доме, начинающемся с крыши, где тело отдаёт себя, хотя душа и не желает в нём жить.

В этом беспорядочном упадке не только извращаются гетеросексуальные связи, но и гомоэротические связи, широко пропагандируемые под лозунгом «освобождения», часто попадают в области, еще более уязвимые для логики потребления.

Традиция, даже в своих пределах, признавала эрос упорядочивающей силой, лестницей к трансцендентному. Современность свела его к импульсу, биологическому влечению, и в моментальном расколе рыцарь лишился головы, отвергнув закон разума и красоту ожидания.

В конце июля Лиссабон проснулся от одного из самых шокирующих преступлений в своей новейшей истории: обезглавленное тело, брошенное в самом центре города, словно постмодернистская версия греческой трагедии. Несколько дней спустя голову доставили в больницу, словно это был жертвенный жест или внезапное осознание абсурда.

Это не был приступ ярости или душевное отчуждение, как до сих пор отмечают эксперты. Это был грубый, свободный и именно поэтому ужасный выбор. Именно в этот момент философ Кьеркегор преследует нас: «Страдания — это возможность свободы». Убийца выбрал разрушение. А затем, в гротескной инверсии раскаяния, он обратился за медицинской помощью, отдав свою голову как доказательство и реликвию пустоты.

И тут проявляется самая тревожная сторона этой истории: нормальность. Обвиняемый, по словам властей, не страдал серьёзными расстройствами. Он сдался спокойно и охотно. Зло исходило не от бредового ума, а от человека, способного расчётливо мыслить, обезглавливать и продолжать функционировать в обществе после преступления.

Росиу, где когда-то сжигали еретиков и с инквизиторской помпой судили преступников, теперь стала местом преступления без идеологии, без веры и без объяснения. Преступления без головы.

Подобно Всаднику без головы, бродящему в поисках утраченного, это жуткое действо символизирует современного человека, уже потерявшего рассудок – разум, сострадание, чувство чужого достоинства. Обезглавливание – это буквальное разделение мысли и человеческих связей: жизнь без размышлений, влечение без сочувствия.